Меню
Стихи о дружбе
Главная ~ Литература ~ Стихи писателей 18-20 века ~
Стихи о дружбе ~ Стихи
В этом разделе представлены лучшие стихи о дружбе написанные русскими поэтами (классиками) на рубеже 18-20 вв.
Лучшие стихи о дружбе
В чьем ресторане, в чьей стране - не......
но в полночь
есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый......
и женщина разгневанная - бьет!
но в полночь
есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый......
и женщина разгневанная - бьет!
Вот дом,
Который построил Джек.
А это пшеница,
Которая в тёмном чулане хранится
Который построил Джек.
А это пшеница,
Которая в тёмном чулане хранится
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы - просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое......
Возвращаемся мы - просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое......
Здесь горы с двух сторон стоят, как две......
Меж ними тесный дол и царство тишины —
Однообразие в глуши уединенья;
Градские суеты, градские наслажденья
Меж ними тесный дол и царство тишины —
Однообразие в глуши уединенья;
Градские суеты, градские наслажденья
«Ах, брат! Ах, брат! Стыдись, мой брат!
Обеты теплые с мольбами
Забыл ли? Год тому назад
Мы были нежными друзьями…
Обеты теплые с мольбами
Забыл ли? Год тому назад
Мы были нежными друзьями…
А там в степи - костра остывший пепел...
Мы дома. Степь отсюда не видна.
И всё-таки, хоть мы ушли из степи,
Из нас не хочет уходить она.
Мы дома. Степь отсюда не видна.
И всё-таки, хоть мы ушли из степи,
Из нас не хочет уходить она.
Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.
Баллад я раньше не писал,
Но Ингрид филигранить надо
То в изумруды, то в опал, —
И вот о ней моя баллада.
Но Ингрид филигранить надо
То в изумруды, то в опал, —
И вот о ней моя баллада.
В то лето народное горе
Надело железную цепь,
И тлела по самое море
Сухая и пыльная степь,
Надело железную цепь,
И тлела по самое море
Сухая и пыльная степь,
Как отрок зарею
Лукавые сны вспоминает,
Я звука душою
Ищу, что в душе обитает.
Лукавые сны вспоминает,
Я звука душою
Ищу, что в душе обитает.
...И в час, когда тоску труда
Переплывает смутный гений, -
Душа взмывает иногда
В туманах темных вдохновений.
Переплывает смутный гений, -
Душа взмывает иногда
В туманах темных вдохновений.
Получил письмо издалека,
Гордое, безумное и женское.
Но пока оно свершало шествие,
Между нами пролегли века.
Гордое, безумное и женское.
Но пока оно свершало шествие,
Между нами пролегли века.
Ни шелега въ машнѣ бѣдняшка не имѣлъ,
А воровати не хотѣлъ:
Занять не льзя; такія тутъ обряды,
Что надобны заклады,
А воровати не хотѣлъ:
Занять не льзя; такія тутъ обряды,
Что надобны заклады,
Я весь свой век жила в родном селе,
Жила, как все,— работала, дышала,
Хлеба растила на своей земле
И никому на свете не мешала.
Жила, как все,— работала, дышала,
Хлеба растила на своей земле
И никому на свете не мешала.
Но тесна вдвоём
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь,
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь,
О, не кляни ее за то, что Идумеи
На ней клеймом горит таинственная ночь!
Крыло ее в крови, а волосы как змеи,
Но это дочь моя, пойми: родная дочь.
На ней клеймом горит таинственная ночь!
Крыло ее в крови, а волосы как змеи,
Но это дочь моя, пойми: родная дочь.
Татиане Краснопольской
На клумбе у меня фиалка
Все больше — больше с каждым днем.
Не опали ее огнем,
На клумбе у меня фиалка
Все больше — больше с каждым днем.
Не опали ее огнем,
Природа - сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Возсталъ незапно вихрь, а въ злую ту погоду
Скупой везъ все свои монеты черезъ воду.
Жестокой лодку вихрь вверьхь дномъ......
Едва, едва скупой тутъ самъ не утонулъ;
Скупой везъ все свои монеты черезъ воду.
Жестокой лодку вихрь вверьхь дномъ......
Едва, едва скупой тутъ самъ не утонулъ;
Иные н_а_ горы катают тяжки камни,
Иные к колесу привязаны висят.
Тезей сидит, к горе прикован раскаленной,
И будет век сидеть. Флегей в Геенском мраке
Иные к колесу привязаны висят.
Тезей сидит, к горе прикован раскаленной,
И будет век сидеть. Флегей в Геенском мраке
После приказа властей о публичном сожжении
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Он уходил, а там глубоко
Уже вещал ему закат
К земле, оставленной далеко,
Его таинственный возврат.
Уже вещал ему закат
К земле, оставленной далеко,
Его таинственный возврат.
Сонет
Отдохновенье мозгу и душе
Для девушек и правнуков поныне...
Оркестровать улыбку Бомарше
Отдохновенье мозгу и душе
Для девушек и правнуков поныне...
Оркестровать улыбку Бомарше
Хозяйка руки жмет богатым игрокам,
При свете ламп на ней сверкают......
В урочный час, на бал, спешат к ее саням
Франтихи-барыни и франты.
При свете ламп на ней сверкают......
В урочный час, на бал, спешат к ее саням
Франтихи-барыни и франты.
О как мы слабы и ничтожны!
Мы и смеёмся и рыдаем.
Слова и взоры наши ложны,
И правды мы не знаем.
Мы и смеёмся и рыдаем.
Слова и взоры наши ложны,
И правды мы не знаем.
Ни куста,
ни стога,
ни вороны.
Черный камень,
ни стога,
ни вороны.
Черный камень,
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.
Не с первого взгляда, не с первого взгляда,
А просто молчанье, а просто отрада,
А после - досада, а после - смятенье
И первое пылкое стихотворенье.
А просто молчанье, а просто отрада,
А после - досада, а после - смятенье
И первое пылкое стихотворенье.
Древний город словно вымер,
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир
Поднял черный крест.
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир
Поднял черный крест.
Стареют ясные слова
От комнатного климата,
А я люблю, когда трава
Дождем весенним вымыта.
От комнатного климата,
А я люблю, когда трава
Дождем весенним вымыта.
Колико щастливъ человекъ,
Отечество свое изъ плена зря изшедше!
И какъ тогда онъ веселъ,
Когда ему рекутъ,
Отечество свое изъ плена зря изшедше!
И какъ тогда онъ веселъ,
Когда ему рекутъ,
Престаньте вы глаза дражайшею прельщаться;
Уже проходитъ часъ мнѣ съ нею разставаться.
Готовьтеся теперь горчайши слезы лить.
Драгія мысли васъ мнѣ должно премѣнить;
Уже проходитъ часъ мнѣ съ нею разставаться.
Готовьтеся теперь горчайши слезы лить.
Драгія мысли васъ мнѣ должно премѣнить;
Зэк на прощанье чиркнул бритвой
себе могучее плечо, –
чтоб друга одарить кровинкой
в ладони – вот, держи еще! –
себе могучее плечо, –
чтоб друга одарить кровинкой
в ладони – вот, держи еще! –
1
Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.
За лопатою метла
Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.
За лопатою метла
Выглянут лихие очи
Из-под камня; вновь
Выглянет грозней, жесточе
Сдвинутая бровь.
Из-под камня; вновь
Выглянет грозней, жесточе
Сдвинутая бровь.
Те же — росы, откосы, туманы…
Над бурьянами —
Рдяный
Восход;
Над бурьянами —
Рдяный
Восход;
(ОТ УСОБИЦ)
Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
На те холмы, в леса сосновые,
Где пахнет горькая полынь,
Уйти бы в верески лиловые
Благоухающих пустынь.
Где пахнет горькая полынь,
Уйти бы в верески лиловые
Благоухающих пустынь.
Был некто молодец середних лет,
Ни белокур ни сед,
Жениться захотел, но чудною судьбою
Он двух невест имел на выбор пред собою,
Ни белокур ни сед,
Жениться захотел, но чудною судьбою
Он двух невест имел на выбор пред собою,
Взойди вон на эту безлесную гору,
Что выше окружных, подоблачных гор;
Душе там отрадно и вольно, а взору
Оттуда великий, чудесный простор.
Что выше окружных, подоблачных гор;
Душе там отрадно и вольно, а взору
Оттуда великий, чудесный простор.
Длинна, как мост, черна, как вакса,
Идет, покачиваясь, такса...
За ней шагает, хмур и строг,
Законный муж ее — бульдог!
Идет, покачиваясь, такса...
За ней шагает, хмур и строг,
Законный муж ее — бульдог!
Под навесом темной ели,
На ковре из мягкой хвои,
Оба друга рядом сели —
И теперь их в мире двое.
На ковре из мягкой хвои,
Оба друга рядом сели —
И теперь их в мире двое.
Поднимались из тьмы погребов.
Уходили их головы в плечи.
Тихо выросли шумы шагов,
Словеса незнакомых наречий.
Уходили их головы в плечи.
Тихо выросли шумы шагов,
Словеса незнакомых наречий.
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
Скоро кончится белая вьюга,
Потекут голубые ручьи.
Все скворечники в сторону юга
Навострили оконца свои.
Потекут голубые ручьи.
Все скворечники в сторону юга
Навострили оконца свои.
Всю-то я вселенную проехал,
Любовался блеском всех светил.
Мне и тучи были не помехой,
Мне и гром препятствий не чинил.
Любовался блеском всех светил.
Мне и тучи были не помехой,
Мне и гром препятствий не чинил.
Город вечный! Город славный!
Представитель всех властей!
Вождь когда-то своенравный,
Мощный царь самоуправный
Представитель всех властей!
Вождь когда-то своенравный,
Мощный царь самоуправный
В музеях Рима много статуй,
Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит,
Любой разбойный император
Классический имеет вид.
Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит,
Любой разбойный император
Классический имеет вид.
Сей день, я помню, для меня
Был утром жизненного дня:
Стояла молча предо мною,
Вздымалась грудь ее волною —
Был утром жизненного дня:
Стояла молча предо мною,
Вздымалась грудь ее волною —
Не сына, не младшего брата —
тебя бы окликнуть, любя:
«Волчонок, волчонок, куда ты?
Я очень боюсь за тебя!»
тебя бы окликнуть, любя:
«Волчонок, волчонок, куда ты?
Я очень боюсь за тебя!»
Как в автобусе,
В альбоме этом
Сидеть поэтам
В новейшем вкусе
В альбоме этом
Сидеть поэтам
В новейшем вкусе
За ясную улыбку,
За звонкий смех врассыпку
Назначил бы я плату,
Я б основал палату,
За звонкий смех врассыпку
Назначил бы я плату,
Я б основал палату,
Вдохновенье - дуновенье
Духа Божья!.. Пронеслось -
И бессмертного творенья
Семя бросило в хаос.
Духа Божья!.. Пронеслось -
И бессмертного творенья
Семя бросило в хаос.
Где газовый завод вздымал крутые трубы,
Столбами пламени тревожа вечера,—
Там нынче — пепелище.
Вдали амфитеатром —
Столбами пламени тревожа вечера,—
Там нынче — пепелище.
Вдали амфитеатром —
С собачкой, с посохом, с лорнеткой
И с миртовой от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
И с миртовой от мошек веткой,
На шее с розовым платком,
В кармане с парой мадригалов
Россійска слава проницаетъ
Грѣмящею, мой слухъ, трубой;
ЕКАТЕРИНУ восклицаетъ,
Она, Россія, предъ тобой.
Грѣмящею, мой слухъ, трубой;
ЕКАТЕРИНУ восклицаетъ,
Она, Россія, предъ тобой.
Что за отчаянные крики,
И гам, и трепетанье крыл?
Кто этот гвалт безумно дикий
Так неуместно возбудил?
И гам, и трепетанье крыл?
Кто этот гвалт безумно дикий
Так неуместно возбудил?
Expositio[2]
Знакомый стих любимого поэта!
Он прозвучал, и вот душа — ясней,
Живым лучом властительно согрета,
Знакомый стих любимого поэта!
Он прозвучал, и вот душа — ясней,
Живым лучом властительно согрета,
Зачем, не только в то лишь время,
Когда его тягчило бремя
Фемидиных несносных уз,
Отрекся он от милых муз
Когда его тягчило бремя
Фемидиных несносных уз,
Отрекся он от милых муз
Дух знанья жил, скрыт в тайном эликсире,
Поя целебно мутный мрак веков.
Пусть жизнь была сплошной борьбой врагов,
Пусть меч звенел в бою и на турнире, —
Поя целебно мутный мрак веков.
Пусть жизнь была сплошной борьбой врагов,
Пусть меч звенел в бою и на турнире, —
День — сей сияющий покров.
Тютчев
В последний раз пропел петух,
Уходят духи с тяжким стоном,
Тютчев
В последний раз пропел петух,
Уходят духи с тяжким стоном,
Поведай подвиги усатого героя,
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
Письмо и карточка в конверте,
Написан чётко адрес твой.
Обязан быть готовым к смерти
Солдат, не раз ходивший в бой.
Написан чётко адрес твой.
Обязан быть готовым к смерти
Солдат, не раз ходивший в бой.
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Мимо стен таинственного Рая
Я не раз в томленьи проходил.
Там цветы цвели, благоухая,
Там фонтан жемчужной пылью бил.
Я не раз в томленьи проходил.
Там цветы цвели, благоухая,
Там фонтан жемчужной пылью бил.
Что написать, ей-ей, не знаю —
Девиц и женщин не терплю,
Лишь душу, чувство уважаю,
И ум я искренно люблю...
Девиц и женщин не терплю,
Лишь душу, чувство уважаю,
И ум я искренно люблю...
Порою туманной,
Дорогою трудной
Иду!
О, друг мой желанный,
Дорогою трудной
Иду!
О, друг мой желанный,
Я был на могиле, похитившей брата,
И горькие слезы кропили ее,
В душе пролилася святая отрада,
От горя проснулося сердце мое.
И горькие слезы кропили ее,
В душе пролилася святая отрада,
От горя проснулося сердце мое.
Месяца свет электрический
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
В море дрожит, извивается;
Силе подвластно магической,
Море кипит и вздымается.
В овраге снежные ширинки
Дырявит посохом закат,
Полощет в озере, как в кринке,
Плеща на лес, кумачный плат.
Дырявит посохом закат,
Полощет в озере, как в кринке,
Плеща на лес, кумачный плат.
Хозяин курам корму дать
Стал крохи хлеба им кидать.
Крох этих поклевать
И галка захотела,
Стал крохи хлеба им кидать.
Крох этих поклевать
И галка захотела,
Милкой мне в подарок бурка
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.
Я выбежал на улицу,
По мостовой пошел,
Свернул налево за угол
И кошелек нашел.
По мостовой пошел,
Свернул налево за угол
И кошелек нашел.
От зеленого поля села
До зеленого поля стола,
По которому крутится-вертится шар заказной
В знаменитой пивной,
До зеленого поля стола,
По которому крутится-вертится шар заказной
В знаменитой пивной,
Еще Вы девушка: ведь этот алый крапат
На блузке лилиебатистовой — весень…
Еще Вы девушка, читающая Запад,
Секрет несущая в сиреневую сень.
На блузке лилиебатистовой — весень…
Еще Вы девушка, читающая Запад,
Секрет несущая в сиреневую сень.
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность......
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность......
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.
И вас я помню, перечни и списки,
Вас вижу пред собой за ликом лик.
Вы мне, в степи безлюдной, снова близки.
Я ваши таинства давно постиг!
Вас вижу пред собой за ликом лик.
Вы мне, в степи безлюдной, снова близки.
Я ваши таинства давно постиг!
Люблю в осенний день несмелый
Листвы сквозящей слушать плач,
Вступая в мир осиротелый
Пустынных и закрытых дач.
Листвы сквозящей слушать плач,
Вступая в мир осиротелый
Пустынных и закрытых дач.
Все кончено! Я понял безнадежность
Меня издавна мучившей мечты.
Мою любовь, и страсть мою, и нежность
Ни перед кем я не пролью, — и ты,
Меня издавна мучившей мечты.
Мою любовь, и страсть мою, и нежность
Ни перед кем я не пролью, — и ты,
Мы не въ равной доле:
Тебе мила; мне сто кратъ ты боле.
Тебе мила; мне сто кратъ ты боле.
Есть рыбы, говорят, которые летают!
Не бойтесь: я хочу не Плиния читать,
А только вам сказать,
Что и у рыб бывают
Не бойтесь: я хочу не Плиния читать,
А только вам сказать,
Что и у рыб бывают
Эдныре! прощай! уже боле мне
Не зреть Забалканского края!
Ни синих небес в их ночной тишине,
Ни роскоши древней Сарая!
Не зреть Забалканского края!
Ни синих небес в их ночной тишине,
Ни роскоши древней Сарая!
Из недр и на ветвь — рысями!
Из недр и на ветр — свистами!
Гусиным пером писаны?
Да это ж стрела скифская!
Из недр и на ветр — свистами!
Гусиным пером писаны?
Да это ж стрела скифская!
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Обряд их строгий, важный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.
Это имя мне было знакомо —
Чуть истлевшее пряное имя,
И в щекочущем чувственность дыме
Сердце было к блаженству влекомо.
Чуть истлевшее пряное имя,
И в щекочущем чувственность дыме
Сердце было к блаженству влекомо.
Осенний Симеиз печален на закате.
Доходные дома другой, не нашей стати
глядят из темных кущ, унынья не тая,
на жалкий новострой, на толевый, досочный,
Доходные дома другой, не нашей стати
глядят из темных кущ, унынья не тая,
на жалкий новострой, на толевый, досочный,
Ты не могла иль не хотела
Мою почувствовать истому,
Свое дурманящее тело
И сердце бережешь другому.
Мою почувствовать истому,
Свое дурманящее тело
И сердце бережешь другому.
С временщиком Фортуна в споре
К убогой Мудрости летит:
«Сестра, дай руку мне — и горе
Твоя мне дружба облегчит.
К убогой Мудрости летит:
«Сестра, дай руку мне — и горе
Твоя мне дружба облегчит.
В чем отказала я тебе,
скажи?
Ты целовать просил —
я целовала.
скажи?
Ты целовать просил —
я целовала.
Хочу отдохнуть от сатиры...
У лиры моей
Есть тихо дрожащие, легкие звуки.
Усталые руки
У лиры моей
Есть тихо дрожащие, легкие звуки.
Усталые руки
