Главная ~
Литература ~
Стихи писателей 18-20 века ~
Александр Ревич
В этом разделе представлены лучшие стихи замечательного русского писателя Александра Ревич написанные на рубеже 18-20 вв.
Лучшие стихи Александра Ревич

Александр Михайлович Ревич (настоящее имя — Рафаэль Михайлович Шендерович) (2 ноября 1921, Ростов-на-Дону - 24 октября 2012, Москва) - русский поэт, переводчик, профессор Литературного института имени А.М. Горького. Александр Ревич - автор переводов более трехсот книжных и журнальных поэтических изданий. Он переводил с итальянского, французского, английского, греческого, польского, немецкого и сербскохорватского языков произведения многих авторов. Он написал пять книг собственных стихотворений и более десяти литературоведческих работ. Всего вышло более двадцати отдельных книг и сборников Александра Ревича.
410
У каждого был город свой,
свой кров, свой угол сокровенный,
в огнях полночных над Невой,
над Тибром, Темзой или Сеной,
285
В России города стоят на реках,
хотя на реках города везде,
но речь ведь не о Риме, не о греках,...
речь о бескрайней в паводки воде.
306
Где-то за туманом время оно,
но сырою ранью до утра
снится суходол Армагеддона,
а быть может, так звалась гора.
284
И ласточки мелькнувшая стрела
над самою водою пролетела,
не замочив свистящего крыла,
не окропив стремительного тела,
263
Стало видно далёко-далёко,
до конца и до края земли,
словно чудом прозревшее око
различило Карпаты вдали.
261
Мы не поедем больше в Коктебель
и ни в одну из мыслимых земель,
поскольку нас все крепче держат корни,
как два замшелых вековых ствола.
280
Жизнь коротка, и мало совпадений
во временах: иной, прожив сто лет,
не захлебнется желтизной осенней
и роковой не встретит пистолет.
295
Там были любовь и досада,
и летние грозы и снег.
Не требуй возврата, не надо,
оставшийся в памяти век.
248
Крути, верти, витки наверчивай,
дороженька, слепая пряха,
нерасторопный и доверчивый,
куда б ни шел, не знает страха.
265
Как стрела на излете
при паденье в траву,
забываю о плоти,
только в звуке живу,
234
Земля деревьев, трав, лягушек и жуков,
коней и окуней, синиц и прочих тварей
дает своим жильцам питание и кров,
оберегает свой гербарий и виварий,
307
Мог бы совсем не родиться,
мог бы… Но слава Творцу!
Вспомнишь забытые лица —
слезы текут по лицу.
346
Это было все во время оно,
стон стоял на реках Вавилона,
воздвигали дамбы, тек металл,
хор парадным маршам подпевал,
241
Говорящий посреди пустыни,
вспоминай, что ты не одинок,
что вокруг пространство в дымке синей,
что пространство стелется у ног,
237
1
Как этот говор был понятен,
и не забылся до сих пор
304
I
Вдруг возникли цыганки в кустах —
пальцы в кольцах, цвета, как с картины,
261
У детства были солнце и луна,
и облако и крыша с голубятней,
и двор в прямоугольнике окна,
и ветви клена, неба необъятней,
288
Совсем не трудно гвозди вбить в ладони
и промеж ребер засадить копье.
Что делать! Зародилось в смертном лоне
Его живое тело, как твое,
210
Когда меж камней раскаленных
Его утомляла ходьба,
дышал он с трудом на уклонах,
и смахивал капли со лба,
284
На плечи снег ложится тающий,
туман и сырость на дворе.
Как говорят, погода та еще
в разгаре святок, в январе.
189
Теперь там больше нет лесов дремучих,
но сказано в Писанье, что в лесах
Авессалом повис на волосах,
запутавшись в дубовых нижних сучьях.
232
Мне кажется, сидел я в львином рву,
как я туда попал, не понимаю,
но видел я вблизи, как наяву,
косматых грив мелькающую стаю,
215
Два пацана сжимают столб в объятьях,
вцепились намертво, и никому
от этого столба не оторвать их,
изрядно накачались, по всему.
294
Это было еще до Второй мировой,
до великой войны, до поросших травой
и закутанных в дым очертаний.
Нам известно теперь, что случилось потом,
240
В дни горечи, в дни озверенья
шла оттепель, капало с крыш,
под осень варили варенье
и пели на свадьбах “Камыш”,
221
Здесь в подмосковном сосновом поселке,
в кряжистых стенах бревенчатых дач
жили бараны и серые волки,
рыцари бед, джентльмены удач.
228
Любимые, ушедшие мои,
видны вы сквозь листву, сквозь эти ветки,
сквозь дымчатые зыбкие слои
вечерней мглы, сквозь этот сумрак редкий,
206
Быть может, это в детском сне
и, может быть, во время хвори
чернел тот Ангел на стене
в пернатом аспидном уборе.
215
Здесь дом, куда вовеки не войти мне,
и двор, зажатый каменным каре,
направо дверь... Что может быть интимней,
чем полумрак подъезда в сентябре,
233
Белый туман, белый город в тумане,
над полушарием северным мгла,
снег ретуширует контуры зданий,
и колоннада у входа бела.
243
Темнеет. Пушкина читаю
холодным уходящим днем
и рифм воркующую стаю
впускаю в сумеречный дом,
239
Все мне чудится призрак дуэли...
Пуля в грудь. Под ребро. Наповал.
Я такое уже испытал,
две отметки остались на теле.
239
Вечер века и небо вечернее
навсегда уходящего дня
давних гроз и лучей достовернее,
потому что ты любишь меня,
264
Так разрушалась империя,
Господи Боже, прости!
Сгинули Сталин и Берия,
следом пошли травести,
237
Снилось мне застолье, шум не в лад,
уйма блюд и выпивка без счета,
снился мне неузнающий взгляд,
и лицо неузнанное чье-то
209
Всё снятся города-каменоломни,
где стены просквозила пустота;
куда ни ступишь, места нет укромней,
хотя вокруг ни древа, ни куста,
206
Вьюга, вьюга, подернутый дымкой рысак,
а навстречу фонарики скачут,
а навстречу фасады на всех парусах.
Год пятнадцатый только что начат.
248
Говорят, в далеком ноябре,
в ночь, когда я вышел из утробы,
был мороз трескучий на дворе,
горбились за окнами сугробы.
216
Все начиналось на траве,
под шумною листвой, под хвоей.
Две теплоты, тревоги две,
два голоса, два сердца, двое,
239
Озорная смуглянка Ксантиппа,
ну зачем ты влюбилась тогда
в молодого кудрявого типа,
что разбил твою жизнь навсегда?
200
Во времена вселенской свистопляски
мы поселились в царстве избяном
и пили чай на старенькой терраске,
где ступишь шаг — и доски ходуном.
228
Детская пушистая погода,
в рыхлой вате рытые ходы,
узкие траншеи для прохода
с вязкой дров или с ведром воды.
242
Кто знает, в каком еще томе
затеряна правда войны.
Что книги, когда о бездомье
не строки, а дни прочтены?
242
Вот и кончается эта пора,
строчка истории нашей,
сколько режимов сошло со двора,
сколько их выгнали взашей.
226
Этот мир, озаренный неоном,
город наш, ненадежный приют,
где шампанское пьют с самогоном,
непотребные песни поют,
264
Ну вот и все, какая жалость,
я жив, я дожил до седин,
и все, что вечностью казалось,
вдруг оказалось - миг один.
231
Тропа вела через зеленый луг,
потом пошла отлого на пригорок,
зеленый цвет стал маревом вокруг,
переходя в голубоватый морок,
298
Что вы знали, далекие деды?
Знали вы только беды свои,
пораженья свои и победы.
А ведь век не сходил с колеи.
309
Дали, беленные мелом,
мы никогда не покинем,
черные птицы на белом
видятся в мареве синем,
299
И вновь снега, и снова будут зимы,
а сколько было горок и саней,
коньков и лыж в мороз невыносимый,
и музыки, и елочных огней.
225
Все это виделось когда-то
в начале мира, на заре:
стекло оконного квадрата
в морозных пальмах, в декабре.
284
На последнем снегу, под последним
ранним светом далекого дня
оплетенный туманом, как бреднем,
он лежит и глядит на меня.
237
Когда коснулось глаз
свечение пещеры,
младенца в первый раз
окутал сумрак серый.
194
Озарило сон свеченье рая,
чистой ослепило белизной,
бережные крылья простирая,
ангел мой склонился надо мной,
266
Мальчишка выбежал и сразу — в зелень, в...
в крапиву, в лебеду, в ромашковый рассев,
в сияние реки, где сходни переправы,
где дремлют рыбаки, на корточки присев,
204
Вкус железной воды из колодца,
солнце марта и тающий снег —
все, что было, при нас остается,
было-сплыло, пребудет вовек.
222
В глубинах моря ледяного
совсем недавно и давно
тонули мы и тонем снова,
и всякий раз - на дно, на дно…
177
…а музыка всегда была в загоне,
когда валили лес и на току,
когда визжали пилы, ржали кони
и откликалось топорам “ку-ку”.
206
Все мы бредили Блоком в далекие дни,
танцевали бостон и фокстрот,
рвались из дому прочь, рвались прочь от...
стали взводами маршевых рот.
276
Во Флоренции было не жарко,
с ветерком, а порою с дождем.
То карниз был укрытьем, то арка,
то собор, то случайный проем.
208
Тех лет трамвайный перезвон
доносится, и все трезвонит
отчаявшийся телефон
в жилье, где больше никого нет,
205
В то утро все было Шопеном,
и капли — о жесть — за окном,
и чин в габардине военном,
склоненный над синим сукном,
209
Вне праздников и фестивалей,
веселий и пиров земли
мы по дорогам кочевали,
мы под обстрелом полегли,
238
К тебе взбирался на колени,
как на уступ, как скалолаз,
глядел на красные поленья,
пока огонь в печи не гас,
212
По кровле барабанил град
и рушились потоки ливня,
казалось бы, все шло на лад,
хоть этот водо-камнепад
233
В непогодь самую жуткую
не было зябко и жутко,
если беспечною шуткою
сопровождалась побудка,
290
Не так уж робок и напуган,
но в полном здравии ума
себя очерчиваю кругом,
как злополучный Брут Хома,
232
Воздух порохом не был пропитан,
говорили вокруг о пустом
и, казалось, забыв об убитом,
подступили к надгробью с крестом.
228
1
Не пройти вам по улицам нашим,
да и мне никогда не пройти
мимо окон, где свет был погашен,
310
Лучи над каменистою пустыней.
Так это было, а быть может, нет?
Комета ли в небесной бездне синей,
звезды ли новой загорелся свет?
249
Распутица. Распутье. Долгий дождь.
Две разбегающиеся дороги,
два месива среди полей и рощ,
две линии судьбы и две тревоги.
288
Что делать! На дворе такая вот пора:
играют в нашу жизнь сегодняшние дети,
играют, как всегда играла детвора,
вчера, позавчера, во тьме тысячелетий,
279
Подумать только, как давно
входить случалось в эти двери,
глядеть в просторное окно,
где листья шевелились в сквере
234
Когда нет жалости, какие там стихи!
Устал я, милые, от всяческих ухваток,
от силы напоказ, от прочей шелухи,
от бега взапуски, - и так покой наш краток.
TOP-20 лучших стихотворений Александра Ревич: