Чтобы связаться с «Николай Николаевич Зубец», пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Меню
V.11. Запах бешеного меда
ЧАСТЬ V. ПРОШЛИ ЭШЕЛОНЫ
V.11. Запах бешеного меда
Чуть свет пришла вчерашняя баржа. Пришла «с товарами». У трапа – изрядная толпа. И капитан орет на всю округу:
– Ты что там торговлю открыл, купец!
Да, та вчерашняя:
– На Пильду и на Бичи…
Пока значенья местного, но это навигация. Лед на Ухте – уже воспоминанье. И не за что «держаться», и Игорь ко мне едет.
Пусть трижды расхороший, но ведь другой устав:
– В моем бунгало будут разговоры…
Стиль пропадет? Немедленно уеду. Желательно, чтоб тем же самым катером.
Рюкзак почти что собран:
– Оазис, баррикада…
Осталось лишь прибраться в разбросанном хозяйстве. И зимние одежды – так, чтобы транспортабельно. Успеется:
– Пройдемся по Кольчему?
«Держись до навигации»? Держался – и вот уже мой лозунг растерянно-прощальный:
– Не торопись…
Ведь катер – будет уже сегодня. И время на «пройдемся» – полчасика, не больше.
Не торопись пройти до дИскам тротуара. Не будет скоро этого афишного щита. Листвянок, что стоят по огородам. Всего, во что вживался – с таким недоумением.
…За клубом – мастерская для сетей:
– Так ведь и не был здесь больше ни разу…
А сети возникали практически из воздуха? Возможно, по забытой технологии.
Я много пропустил по части этнографии. Зато тайге поверил – и искренне, и сразу.
Поверил этой щетке березок и листвянок. И тишине, внезапно наступающей.
Какой-то шаг, всегда неуловимый? За поворот березок, по дороге:
– Да, Лесовозной…
Шаг – и тишина? Тайга прозрачная, в голубоватых тенях.
Я проводил черту, но шаг неуловим:
– Вот и сейчас отрезало Кольчем…
А где, так и не знаю. Тут скрыт какой-то фокус. И тишина ведь тоже – приблизительно.
Вот это да:
– Лиловые и тут?!
Поверить трудно, но – знакомые бутоны. И где:
– За мастерской?
За дизельным сараем! За поворотом сразу же, что просто невозможно.
Кусты корявые и веточки ажурны. Змеятся так же, как – змеились на Ковриге. Ну, никогда бы в этом я не признал багульник. Но вот еще:
– Задизельный?
Другая разновидность.
Бутоны в основном. Но те, что расправляются, украсили тайгу своим глубоким тоном. И я б еще добавил, разгильдяйством торчащих как попало лепестков.
И длинные тычины как ресницы:
– Загнуты наподобие нотных знаков?
Тон фиолетовый:
– Весенняя тайга…
За мастерской, что просто невозможно.
И я, вместо того чтоб наводить порядок, бездумно ухожу все дальше от Кольчема. В весеннем легкомыслии, забыв и про полчасика, и про свое несчастное бунгало.
…Шагай по корням через воды и мхи! Ноги сами несут, и глаза разбегаются. Кувыркайся шмелем:
– Трогай ткани лиловые…
Но на каждый цветок – полсекунды.
…Спокойная, доверчивая и удивительно ласковая тайга. Кисточки хвоин, стволики белейшие. И наконец, задизельный багульник, успевший распуститься в конце второго действия.
Я все же свернул с Лесовозной дороги:
– Лепесткам все равно как торчать…
И тут же увязаю в замшелом буреломе. В кошмаре братьев Гримм и непролазном тальнике.
Там, где-то в глубине кольчемского Шварцвальда, обязан быть ручей, текущий с Чайных гор и для залива (с той маячной веткой) играющий роль творческого фактора.
Чурбан, господин Чурбан? Что, собственно, мне надо, неизвестно:
– Не может же служить каким-то стимулом…
Пучок сухой травы? Я должен попрощаться.
Не может, но я должен пойти на поводу. Полчасика туда, полчасика – сюда. В конце концов пока что я кольчемец, «куда не дунет ветер» и т. д.
Пока устал – добился своего. И утренняя грусть оборванной афиши меня берет за сердце в буреломах:
– Сейчас откроется…
Вот и уже открылось.
Залив, кососекущие столбы:
– Залив, затопленный брусникой и багульником…
Вот где тоска? Я все же продираюсь – по своему уставу, среди цветущих тальников.
Дно моря отступившего:
– Озерная страна…
Невольно размышляешь – на миллиметры супесей. Невольно промываешь мозги настоем мхов. И щиплешь дикий лук, что всюду под ногами.
…Об отступившем море – с островами, поросшими, как пишут, тропическими пальмами. Представьте, что и фикусы гигантские:
– Представили?
И я не представлю.
Скорей всего – туманы, ледовитость. Я даже допущу чередованья, но в основном:
– Туманы и безжизненность…
Земля пуста, Дух Божий над водами.
Но после моря тут тысячелетьями – вот так же, как сегодня, выкатывалось солнце.
Цвели багульники. Шмели – вот так же кувыркались. Минутный сон:
– Масштаб тысячелетий…
Что я, когда минутен и баркас? Я даже старую (сгоревшую) тайгу воспринимаю как-то отвлеченно – по пням и бурелому, по рассказам.
Да и себя как сон, если на то пошло? Сон об охотнике (похожем на Метиса?). Охотнике, забредшем в низинную страну, так же завязшем в тальнике, держащем курс по солнцу.
Сон, когда день принадлежит тебе? Вы только вслушайтесь, как это происходит:
– Кочка ушла из-под ног –
Ледяное звучанье…
Север ведь тут – лед под кочкой.
Неолитянин плюхнулся, но наконец узрел:
– Кулисы волн и отраженья сопок…
В просвет среди кустов – и желтые луга, и черные разводья за Ухтою.
…Действительно загадка, как я перебирался? В воде весь клин залива, и гуси машут крыльями. Заливов два – один в воде по пояс, другой – не поддается рисованью.
Шел будто, а не плыл, еще вчера:
– Коварные багульники…
Я ничего не помню! Но где-то здесь. Предгорья исключаются – я к ночи не добрался бы предгорьями.
…Мне рано перечитывать дневник. Когда-нибудь «в миру» я наконец узнаю, что крымского в березах и почему столбы – так убедительны квадратными венцами.
Бредут наискосок, держась на проводах. Становятся, как спички, в перспективе. И там – опять картинка с коробки от сигар. Бугор с березами, довольно-таки взрослыми.
Я путаюсь в деталях – не от сложности:
– Напротив – это райская долина…
И если бы не зимнее забвенье? Ну, в общем бы – не путался в деталях.
Ну, что за стимул – палка с пучком сухой травы! Что за деталь такая, чтоб я к ней продирался? Не потому ли что:
– Столбы кососекущие…
Не потому ли что:
– Опущенные руки…
Мне бы весь цикл:
– От доски до доски…
Лето какое-то? Осень какая-то? Все остальное ведь я уже знаю:
– Но не хватает чего-то…
Мне не вместить:
– Это знает баркас…
Он рассуждает десятками циклов? Впрочем, мечтатель – рассыплется прахом, не пробуждаясь от снов.
Я бы сейчас посидел у баркаса:
– Что-то должно быть и общее в цикле?
Только вот катер конкретно реален. Я не вчерашний, и плыть уже некогда.
Пусть остается мечтать без меня:
– Лето какое-то, осень какая-то?
Уточка рядом, метрах в пяти. Плещется, ясное дело.
Да, не мешайте – я скоро уйду! Наспех прощаюсь с тропинкой и кочками:
– Черные руки столбы опустили…
Уточка – так безбоязненна.
Да, я уйду, а тут Вечность пребудет:
– Палка с пучком…
Клок травы прошлогодней? Забвенье – вот что общее:
– Забвенье…
Которого сначала испугался.
Что толку громоздить излишние детали:
– Утки – те машут,
Гуси – взмахивают?
Это залив весеннего вида. Волны, кулисы, луга.
Зря я тогда испугался забвенья:
– Впрочем, дневник говорит об обратном?
Забвение как раз-то и нормально! И только ясность мысли удивляла.
…Висит давнишний долг – бревно удядюпу. Висит в буквальном смысле – где-то рядом. Но я боюсь кощунства на погосте:
– Усопшим не понравится мирское любопытство?
И что тогда:
– Не выпустят?
Шаманское бревно! Я так всегда:
– Не выпустят…
И все как-то откладывал. А инструмент-то джазовый и близко от Кольчема. Я много пропустил по части этнографии.
Я и сейчас не стану рисковать:
– Уже и так изрядно перегружен…
Любой удыльский мыс показывает гальку. Страна озерная:
– Дно моря отступившего…
И от погоста я – кольчемскою тропинкой:
– Лепесткам все равно как торчать…
Под синевой небес – стволы белейшие, как свойственно березам – в конце второго действия.
Внимание к ботанике – бездумность, легкомыслие:
– Цветы багульника дозрели до кондиции!
Кувыркайся шмелем, трогай нотные знаки? Смотри на мир:
– Фасетными глазами!
…Шмели уже не носятся восторженно, а замерли, вцепившись:
– Пульсируют с цветами…
И пьют, не отвлекаясь, напиток половодья:
– Майский нектар…
Коварный и шаманский.
Что удивляться:
– Плыву, как вчера…
Вниз головою сальто-мортале? Сыплется синька, и бахают пыльники:
– Нотные знаки взрываются!
А в общем-то безвредные китайские хлопушки? Но я не забываю о коварстве:
– Даже в воздухе примесь пыльцы…
Примесь даже на вкус ощущается.
А может быть, уже:
– Фасетными глазами…
Так что есть и чему разбегаться? Моим тысячам глаз, умножающим яркость, что, наверное, необъяснимо.
Впрочем, я осторожен, а сегодня – тем более:
– Ухожу и отсюда навечно…
Пусть взрываются нотные знаки? А то:
– Съедешь щекой по березе?
Пусть останется праздник с хлопушками? Паруса лепестков – в майском небе?
Посмотрел, как шмели –
– И достаточно?
Вот и первые крыши Кольчема.
Мои полчасика – та утренняя грусть:
– То утреннее чувство оборванной афиши?
Та утренняя грусть на дОсках тротуара:
– Не торопись…
И я не торопился.
Ведь знаю, что и грусть мне скоро будет роскошью:
– Чужой устав…
Уеду с тем же катером? А впрочем, если рейсовый действительно пришел, то уж давно отчалил, вероятно.
И мне сейчас лужок:
– Уже не просека…
Но все-таки лужок, и тут я задержусь:
– Привязанный теленок бодается с собачкой…
Похоже, я – любитель пасторалей.
Ну, ладно – новый смысл? Тогда еще простительно. Пятнистые, кольчемские, счастливые, веселые:
– Смотрите, как бодаются среди кустов багульника…
Они не уезжают и не ведают.
Да, лепестки, расправленные яростно. И стволики березок, белейших в майском небе.
Теленок и собачка:
– Пятнистые, кольчемские…
Да, крыши, но – не сразу. Еще лужок такой вот.
…У магазина те же, что осаждали катер:
– Ждем перерыва…
Перерыв в Кольчеме – «когда откроет бабушка». Сие весьма расплывчато. Зато вино сегодня без лимита.
Взял пару и себе, чтоб рыбари не ржали:
– Ведь это только шуточки с колесным пароходом…
Что предстоит – и здесь, и в Богородском? И сколько изводить себя прощаньями.
Но день еще в запасе –
– По крайней мере, день?
Ондатр клянется, что – меня никто не ждет. Он сам ходил встречать пришедший-таки «Яхонт». И пассажиров не было, а Игоря он знает.
И, так как разговор напротив дома Аллы, та тоже не замедлила возникнуть. Приборка побоку:
– Я – дойная корова…
Моя пара бутылок разливается.
Вообще-то скукота! Я больше проповедую. Смеются снисходительно, особенно Иван, «добывший» утром уточку. Спасибо, что не ту, которая плескалась в пяти метрах.
А перья бросили – за домом, по-кольчемски:
– Сходи и посмотри…
Сходил и посмотрел. Копаюсь в кучке:
– Ветром не раздуло…
Как выбросить такое, непонятно.
На перьях золото – зеленое и синее. Как с дорогих конфет –
– Но тут ведь от природы…
А форма? Разумеется, забрал почти что всё. Увязано в моем раздувшемся блокноте.
Потом пошли к Борису – «развешивали корюшку». Не то договорную как зарплата.
Скорее – просто крадено. Хотя вопрос, чья корюшка, навряд ли разрешит и председательша.
Так я узнал, зачем у ульчских домиков наружная стена утыкана гвоздями. Не каждая, а та, как правило, что к солнцу. СушИло это:
– Прутики раскладывать…
Развесили, вернее – разложили. Работа была радостной:
– До крыши!
Сейчас весь мой Кольчем – ихтиофагский, свайный:
– Увешены все солнечные стены!
Добавлю, что и гвозди какие-то кольчемские – отковывают тоже специально:
– Возможно ли еще быть убедительней…
Прими палеолит, забудь про обстоятельства.
Листвянки подобрели:
– Мохнаты каждой веточкой…
И солнце доброе – на мой такой Кольчем? Нет, я не забываю, что времени все меньше. Но это – мой Кольчем. И почему, я знаю.
Мы еще выпили (Дина слетала), и Боря подарил мне пару прутиков. Сам привезет в Хабаровск, «когда будет готово»:
– Старательно записывает адрес…
Продолжение (Глава V.12.): https://www.beesona.ru/id97/literature/107355/
Мне нравится: 0 |
Поделиться |
Количество просмотров: 73
Количество комментариев: 0
Рубрика: Литература ~ Проза ~ Поэма
Опубликовано: 24.04.2020
Количество комментариев: 0
Рубрика: Литература ~ Проза ~ Поэма
Опубликовано: 24.04.2020
|
Комментарии:
00
|