Чтобы связаться с «Леонид Куликовский», пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
Меню
А ТЫ ПОМНИШЬ?.. (часть 1)
* * *
Ночи в мои годы стали долгими...
Лежишь и думы думаешь. А они далеко заводят. Мысли бегают в пространстве, перебегают с одного предмета на другой. Одних чуть касаешься, а на других дольше задерживаешься и дальше, и дальше... То прислушаешься к ночным голосам птиц, их мало, всё пытаешься распознать, да где там, разве в далёком крике можно распознать неизвестное, то услышится цикада и аж! зайдётся в упоении такой трелью, что невольно заслушаешься и ждёшь продолжения, а его нет и уже сетуешь, мол что же ты, я тебя слушаю, не подводи... То цивилизация вторгается в ночную мглу проезжающей машиной. А ты лежишь, полёживаешь, и думы всё картинками пробегают. К моим седым годам всегда их прибавляется всё больше, скапливаются толпой, ждут своей очереди воплощения. Подождите, подождите, придёт и ваш черёд... С детских тропинок, думы сворачивают на дорожки студенческой поры и там находят почву для вселения...
Не знаю, в какой момент дума зацепилась за друга, друга моей далёкой студенческой поры, когда и думать то было некогда, всё было в динамике, в движении... Стремительно и всё счастливо было тогда... Так вот зацепилась мысль моя за друга, и он становился ближе и ближе... Образ его почти отчётливо предстал предо мною и ему тому весёлому, всегда неунывающему Генке, иногда я звал его - Гешка, яседой улыбнулся сквозь время. Предстал он среднего роста, с волнистыми светлыми волосами, чисто из сказки о вольных русских мужиках, бесшабашных удальцов Руси-Матушки. Всё было в нём, словно сжало в комок все достоинства и недостатки человека, спаяло в немыслимое механическое соединение разнородные части и предметы. Какой-то ходячий конгломерат всяких множеств... Рядом с завидным упорством, сосредоточенностью жила какая-то непонятная расхлябанность. С быстрым, почти мгновенным решением алгоритма задачи, невозможность просчитать дальше собственного носа тот или иной поступок свой. Порою диву давался его действиям, когда вдруг загорался какой-то идеей, и тут же быстро охладевал к ней, и всё это топилось водкой, вином и прочими алкогольными зельями.
Правды ради надо сказать, что в студенческие годы меня окружали многие удивительные ребята, не просто весёлые, а удалые, бесшабашные, бесстрашные, в то же время начитанные, много знающие. Ведь студенчество это не только зачёты, экзамены, но и окружение, которое тебя вбирает, прессует, обнажает несовершенства, отбрасывает шелуху с тебя ненужную, формирует тебя как личность. Студенчество это как другой мир, куда ты попадаешь, и он своим резцом подобно скульптору вытачивает из тебя то, что заложено природой. Однако, как и везде есть свои ловушки, особенно связанные с вольницей... Вольница, которую схватывают студенты, имеет две стороны. Кто-то из мудрецов сказал, что вольность есть мать всех бед, всех катастроф, провалов, падений в жизни человека. Именно с вольности все начинается. Вольность – это беда для живущего. Стоит прислушаться к словам древних, они знали то, о чём пишут... Почему я заострил внимание на этом?.. Всё такое прошёл и испытал на себе... Снимаются запреты, снимаются внутренние преграды для разудалости и вольного, лёгкого поведения, то есть это значит «снять с себя крест». Всё зависит от того кто попробовал её, вольности вкус... Однако это совсем большое исследование, которого возможно частью коснусь, и то вскользь. А пока вернусь к товарищу...
Воспоминания стали наворачиваться одно на другое, и я стал к нему обращаться, словно находился он рядом и физически мог слышать меня...
— Знаешь, Генка? Я не ведаю, где ты сейчас, что с тобой, кем ты стал, да и жив ли... Сама жизнь по краям земли разбросала нас. Раскидала в стороны, где линии жизни нашей уже не пересекались. Но там, давно,они соприкоснулись и рядом одна возле одной шли долго, годы... Помнишь ли это?.. Я не знаю, дожил ты до нынешних дней, не знаю... Зная твой неукротимый нрав, твою независимость и твой зов куда-то, в какую-то даль неведомую, который ты частенько топил в вине, всё это у меня вызывает сомнения, что ходишь по земле, и всё же надеюсь, слышишь? надеюсь... К тебе далёкому, в каком бы из миров ты не находился, к тебе я обращаюсь, к тебе пишу.
А когда мы с тобой впервые встретились? Ты помнишь?..
Мы бок обок прошли не год и не два - много больше. У нас за спиной только по топтанию кирзовых сапог в одной роте два года, где ты прошёл замкомандира взвода, а я комсоргом роты. Почему меня избрали отцы-командиры комсоргом? Начальству виднее, наверное,что мог красиво сказать и грамотно писать, а всё остальное так себе, напридумано. Идеологически я не был комсоргом никогда... А ты везде был в десанте брошенном на объекты, где требовались твои золотые руки, мозг твой чертовски изобретательный и твой инженерный склад ума. В тебе, парне из периферии, жило странное умение всё делать правильно, и диву можно было даваться, как ладно многое выходило из-под рук твоих... И драться ты умел мастерски, без злобы, но те, кто попробовал твой отпор, уже более не решался на драчливую авантюру.
Так разные по характеру, внешности, привычкам, увлечениям, по каким-то странным причинам, мы притянулись и были довольно долго неразлучны друг с другом. Ох! и чудили мы, крепко чудили!.. Годы студенческие были вольницей для нас, что ставала порою основанием полного развинчивания нашей дисциплины, основательного расхлябанного существования. Но ты такое должен помнить. Помнишь?..
1
Пусть людям состариться всем суждено,
С научной точки зрения,-
Но мы ведь студенты, и мы всё равно
Бессмертное поколение.
И мы убеждаемся вновь и вновь,
Что сердце вечно пламенно,
На дружбу великую и на любовь
Сдадим мы, друзья, экзамены.[1]
Осенью, в начале октября общежитие собою представляла истинно улей...
Все разом, гурьбой стали возвращаться с колхозов абитуриенты, ставшие студентами первокурсниками, куда после поступления в институт нас забросили выполнять дерективы партии и правительства, помогать сельскому хозяйству по уборке урожая. Надо было так, значит надо, не ропща, ехали и выполняли, и потом было в этом какая-то романтика, а в нас молодость вся сочилась энергией, и ей надо было дать какой-то выход, его быстренько находили управляющие всеми рангами и уровнями государства. Мы не артачились, не сетовали, не играли со взрослыми тогда в демократию, нам говорили, мы под козырёк и ехали строить БАМ и помогать реализовывать планы пятилетки. Плохо такое?.. Да кто вам сказал? Наоборот, было здорово! и не слушайте тех, кто сейчас орёт на каждом шагу гадость про «совок». В нём ВСЁ было, но было и хорошее, вот о нём я и говорю вам!
Село, куда забросили нас по студенческой «путёвке» первокурсника - Терсалгай, что на северо-запад от Кожевниково. До речи Кожевниково и было твоей родиной... Через Обь на пароме и далее автобусом до села... И сейчас помню дом, где нас поселили. Рядом старая деревянная полуразрушенная церквушка с покосившейся колоколенкой и без креста, жалкое зрелище... Есть во мне какое-то смутное давнее воспоминание, даже не воспоминание, а живёт боль за всё такое разрушенное. Везде, где был, где видел разрушение и опустение, всегда было больно глядеть на покосившиеся культовые храмы, на облупленные стены со следами давних картин, изображавших евангельские сцены. Я подходил к деревянному остову, к тому, что осталось от храмового строения и что-то протяжно ноющее говорило во мне: «Зачем? Кому понадобилось разрушать то, что веками возводилось и строилось, что пусть в несовершенной форме, но способствовало укреплению нравственности народа...». Конечно, я не беру частности, всякое было, а в общем – да!..
Тогда я не знал, что в подобных моментах надо было поклониться тому, что символизировало остатки храмового строения, ведь за его руинами проглядывались судьбы ушедших поколений и кто знает? прислони руку к остаткам стен, тонко вслушиваясь, я различил бы церковные песнопения, службу Божественной Литургии, её духовные пения и молитвы «Святый Боже...». Поговаривали в старину, что там, где звенели колокола, где звучали молитвы и гимны, прославляющие Всевышнего, там они вечно будут звучать в Мирах Нездешних... Немало свидетельств говорили о том, что слышался колокольный перезвонв таких местах.
Вот кто скажет мне, откуда такое?.. И ведь напридумают, нафантазируют всякого, но не близкого к истине... А я скажу, что живёт в каждом человеке память его предков и память предыдущих его жизней. Просто у одних она спрятана до веку, а у других находится почти на поверхности... Откуда в одной семье растут совершенно разные по характеру и даже внешности дети, притянувшиеся по каким-то законам друг к другу, и обвязались семейными узами... Подумайте над этим, поразмышляйте...
Чем мы занимались в колхозе? что входило в наши обязанности?
В основном были на подхвате, где требовался аврал, и большей частью провеивали, просеивали собранное зерно. Временами бросали нас в поля, собирали картофель по мешкам, потом грузили на транспорт... В общем, всякое делали, что поручали, однажды в полях жгли солому в кучках... А случались дожди?.. Тогда усидеть десятку человек в одной комнате было невмоготу... Хорошо, если попадалась интересная, захватывающая книга, тогда короталось время интереснее. Кстати мы сразу же записались в местную библиотеку, но там кроме классики и военных романов почти ничего не было... В то время я, недоросль, классику не читал, уже позже к классической литературе меня привела девушка, с которой я дружил в институте, это она сумела привить любовь к ней, и открыть целый мир прекрасного. Валерия! такое её было имя... Лерка! Лера! так я её звал... Без сомнения, я бы и сам со временем подошёл, подполз к этому, но здесь срабатывало чувство и стыда за себя, за своё незнание, и соперничество, как так!? она знает, а я нет, и природное желание узнавать... Я быстро наверстал упущенное, постарался загладить такой пробел. Желание знать, учиться - было всегдашней внутренней моею потребностью.
Книги книгами и часами не будешь елозить глазами по ним... Тогда играли в карты, в «дурака», а чтобы стимул был: кто оставался таковым «дурачком», то есть проигрывал, тот выпивал кружку холодной колодезной воды, благо источник находился рядом. Ходили раздутые, с очищенными почками, и быстро наполняемым «пузырём». Только и знали, что бегать «недалеко». С нами зелёными, теми, кто поступил в институт после окончания школы, были ребята, что отслужили срочную службу в армии. Память, напрягаясь, выявляет Серёгу и Рудика... Они то и были нашими дипломатами, что находили способы налаживания отношений с местными парнями. Косо на нас смотрели местные парубки: «Понаехали тут всякие...», чуть что, по малейшему поводу, и в «пику» могли зарядить, чтобы на местных девушек не засматривались. А ведь засматривались, были среди них такие, что взор юношеский привлекали, останавливали и радужные картинки рисовались в неопытных головах юношей. Вот здесь то и прилетала порция отрезвляющей брани и тумаков...
Вспомнил!.. Именно в это время крутили по телевизору масштабно-захватывающий сериал «Семнадцать мгновений весны», его днями ждали, считали часы, когда же начнётся очередная серия, чтобы затаив дыхание очаровываться главным героем, которого сыграл Вячеслав Тихонов. Жизнь замирала, техника стояла, а в домах, где были телевизоры, было настоящее столпотворение. Где-то рядом и мы пристраивались, ну очень хотелось посмотреть!.. Хозяева телевизоров понимали и часа на полтора запасались терпением. С демонстрацией следующей серии всё повторялось...
2
Мы славно потрудились и партиями возвращались в город к своему первому семестру учёбы, устраивать свой нехитрый быт. Жизнь студентов не отличалась в то время излишествами, только одежда своя, а койка, постель, всё остальное было казённым. Общежитие наше находилось в месте сбегания двух главных проспектов Томска. Проспект Ленина и от него, возле главного корпуса института начинался другой проспект Кирова. Вот на углу и находилось обиталище студентов нашего факультета. Кирова, 2, рядом другое здание общежития, Кирова, 4, адрес, который в обиходе мы называли кратко К-2, К-4. Здание в пять этажей с полуподвальным помещением, клубом «Мечта», где по субботам устраивались танцы и на звуки тяжёлого рока, забредали студенты с университетских общежитий, что находились рядом. Тогда не было строгой проходной, где бы «церберы»[2], вооружившись инструкцией, стояли «насмерть» у входа обители нашей. Говорят, что сейчас и мышь не проскочит, здание бдительно охраняется. Наверное, так и надо! отчаянные времена требуют отчаянных мер...
Мы весело тогда жили, правда, без обмана... Мало кто скажет обратное, тогда возник бы вопрос, а был ли он студентом?..
Удобное расположение общежития, соседство основных институтских корпусов, главного, химического, физического и других, всё можно было одолеть, не затратив и десяти минут хода. Немногим далее располагались и другие здания, десятый корпус, одиннадцатый, если не изменяет память, где проводились занятия. Корпуса, большей частью построенные ещё в девятнадцатом веке, внушали нам первокурсникам благоговение, трепет и восторженный страх, это трудно объяснить, но такое бывает. Страх не в прямом значении, а в своём пограничном состоянии, где царят порядок и устав. Когда идёшь по гулким длинным коридорам, по стёртым тысячами ног полу, ты слышишь этот гул поколений и поневоле тебя охватывает такое сомнение - достоин ли?
Помню это чувство, которое испытал, когда впервые вошел в главный корпус моего института. После моего далекого Приамурья, сопок и тайги - все казалось не со мною происходящим.
— Неужели и я буду здесь учиться?! — вопрошал я, ещё не веря тому...
Строгость и простота всегда мне были по душе, а в линиях внутреннего убранства главного корпуса прописано было архитекторами так тонко, что оказывало сильное впечатление на меня. Арки сводчатых потолков, коридоры, благодаря которым казались убегающими вдаль, лепнина по стенам и потолкам. Во всём чувствовался вековой возраст... На этажах корпуса были расположены учебные аудитории, актовый зал, канцелярия, студенческий буфет, столовая. Это единственный из всех корпусов института, который не имел номера. Здесь находилась и вся администрация вуза, потому «главным» и назывался...
В общем, во мне произвёл сильнейшее ощущение, и я пребывал в том благоговейном почитании какое-то время, о котором выше писал... Потом я разбаловался, перестал ценить эту альма-матер. Однажды, забывшись, прошёл по этажу в шапке...И что? А то, что какой-то высокий мужчина остановил меня и сделал замечание! Кому? Мне!? Да кто он такой, чтоб командовать мной?.. Я последовал далее, но не тут-то было, руки его крепко схватили меня за рукав и, хотя я был не слабенький, здесь почувствовал силищу... Пришлось извиниться и подчиниться... Он был прав, негоже нарушать слагаемые временем традиции, надо чтить... И потом чувствовалась, и власть, и воздействие физических данных человека, рост которого был выше моего. Он представился... Оказалось, что меня остановил проректор по учебной части, второе лицо в институте - гроза студентов... Потом я неоднократно видел его, прохаживающим среди студентов и внимательно наблюдающим за порядком. При встрече мы здоровались, как знакомые, я видел его сканирующий прищур взгляда. Однажды был у него на приёме, он помог при восстановлении, когда я израсходовал все нужные для этого сроки, после армии и работы. Конечно, слегка пожурил. Как же без этого? бывает!..
Когда за спиной немало лет, ясно осознаёшь, какое мощное преобразование происходило в тебе тогда, как всё, что окружало, воздействовало на тебя, даже энергетика стен влияла. Так! так! не посмеивайся, Гена... Я уже гораздо позже узнал из соответствующей литературы. Наверное, каждый чувствовал дискомфорт в тех помещениях, где происходило убийство, когда непонятно почему тебе становится не по себе и нет объяснения этому. Именно о таком воздействии окружающего я пишу... Объяснить невидимое сложно, но оно мощно действует. «Предметы добрые и злые создаются человеком. Мысли добрые и касания благие сотворят предмет благословения, и, наоборот, касания злые могут создать очаг очень заразный».[3] Многие слышали о намоленных предметах, оберегах, терафимах.
Однако увлёкся я рассуждениями... Буду краток, не умничая, не мудрствуя, хочется просто без слов поклониться этому гигантскому процессу, который коснулся меня и всем, кто окружал, друзьям, товарищам, знакомым. Теперь понимаю, знаю, что учёба во всех заведениях это процесс...
… Нас расселили по комнатам, я угодил на первый этаж в 120-ю комнату вместе с четырьмя такими же первокурсниками. Здесь, Гешка, мы и встретились, познакомились и долгие годы протопали рядом, не совсем чтобы «не разлей вода», но довольно тесно и всегда в поле зрения друг друга.
— Припоминаешь, как посмеивался ты над нами, будучи на полтора года старше всех остальных и называл нас зелёными, совсем салагами... Ты уже был студентом, но что-то пошло не так, где-то во что-то «влип» и тебя отчислили, однако, сдав вступительные экзамены, ты вновь стал студентом. Мы все были разными, по внешности, по характеру, по привычкам и даже учились на различных специальностях. Руководство факультета тусовало нас, исходя по первому году обучения, а не по группам и специальностям... Наши с тобою соседи были прекрасными ребятами, каждый являл собою личность, талантлив в какой-то области, но не без своих «тараканов» в голове.
Лешка, увлекающийся музыкальными группами, и он, где только мог, доставал пласты, пластинки, кто не понимает о чём речь, с зарубежными исполнителями популярного на то время рока. Благодаря его хобби мы знали многое о таких вокалистах в популярных группах, как Ян Гиллан, Кен Хенсли, Дэвид Байрон, я не говорю уже о известных «Битлах» и «Ролингах». Славка, второй сосед, медленный неповоротливый, предмет для многих твоих насмешек... Третий, твой земляк с Кожевниково, спокойный, уравновешенный, казалось, ничто на земле не может его вывести из себя – завидное качество человека. И здесь не могу не сказать, что никто из нас не прошёл всю дистанцию учёбы с первого курса и по пятый. Кто бросил и уехал домой, кто поступил в военное училище, а кто ушёл трудиться для хлеба насущного. Мы с тобой прочно записались в «вечные студенты», таких в общаге было немало...
Подшучивая над Славкой, доставалось и мне... Ты подходил и говорил, немного заикаясь, твоя манера говорить:
— Ль-ль-лёнь, слушай сюда..., — я превращался в ухо, ожидая очередной подвох, так и случалось, — Вот Славка не может так сделать, ты тоже увалень и салага, попробуй-ка подпрыгнуть и достать потолок...
После слов, ты ловко вскидывал своё тело вверх, и спокойно доставал пальцами потолок комнаты, а он не низкий был. Поддразнивая меня, уничтожая словами Славку ты заводил меня до «каления белого» и я, сколь не прыгал, достать потолок не мог, а ведь был выше тебя. Только спустя какое-то время, наблюдая твою технику, а она была великолепна, что и говорить, я добился своего – потолок стал для меня «низковатым». В очередной раз, когда ты поддразнивал, я ловко продемонстрировал свой прыжок. От меня ты отстал, но было другое не менее «доставучее» то, что ты умел, а я всё не мог одолеть и научиться. Ты ложился на пол, потом поднимал ноги вверх, ловко кидал их вверх и вперёд – становился на ноги. Такой ловкий трюк я ещё мальчишкой видел в фильмах про индейцев и как! мне хотелось научиться... Но увы, такое мне не удалось...
— Ты свои мослы неправильно раскидываешь! — посмеивался надо мною и, думаю, ты был прав...
Я же говорил, что своим телом ты владел отменно. Всё что касается отжиманий, подтягивания, хождения на руках, кто мог с тобою сравниться, разве что мастер по гимнастике, а ты был от природы таким. Стоп пока не забыл!.. У тебя было заведено, когда уходил в «отрыв» и где-то пропадал, а мы знали это, что «Гешка загулял», ты возвращался среди ночи пьяный, отодвигал стол в сторону, становился на руки и ходил, если падал, то ложился спать, а если нет?.. Тогда следовала фраза:
— Не в кондиции! — и исчезал вновь, в ночь...
Приходил под утро весь в «хламе», частенько побитый, ложился спать. Где ты бродил, в какие приключения влипал, то только история ведает, не мы, жившие с тобой... Однако тебя старались не будить, пока сам не проснёшься. Очнувшись, шёл умываться, бриться и уже совсем приходил в себя, становился бодрым, свежим и принимался за учёбу. Учился хорошо, быстро схватывал суть дисциплины, задачи, и подтрунивание над другими, например мною, продолжалось.
Сам процесс учебный я не буду описывать, это долго и нудно, там всё понятно и он вне сомнения влиял на нашу огранку, но в меньшей степени... Основным воздействием всё-таки было окружение и быт, то с чем сразу сталкивается вновь прибывший в круг студенчества. После отчего дома это совсем другое, здесь обнажаются многие достоинства и недостатки. Здесь в общежитии, в обществе таких как ты, в полной мере на тебя накатывает вольница... Ах! эта вольница...
Первый курс мы прошли хорошо, видимо шла инерция со школьной скамьи, где мы получили хорошую основательную базу знания. В институте долго не продержишься на ней, здесь нужны занятия и регулярные выполнения заданий, в противном случае скатишься в отчисление из ВУЗа, что и произошло впоследствии с нами, с тобой и мной. Бросив однажды институт, трудно вернуться на тропку учёбы. Повторы, лично мне ничего не дали, только отслужив в армии, будучи семейным, я вернулся, восстановился в институт и закончил его, но до этого ещё так долго мытарило по земле, бросало из стороны в сторону, в общем лихорадило основательно... И здесь не могу не сказать странную для меня вещь. Все эти броски в сторону, всякие мытарства, лично меня не только расслабляли, но и закаляли, видимо готовили к будущим ещё большим штормам моей жизни. Вроде, на первый взгляд, парадокс, но так есть и, думая о своей жизни, могу смело утверждать такое.
-------------------------------------------------------
На снимке Главный корпус Томского политехнического института
[1]Строки из стихотворения Михаила Светлова Студенческая песня
[2] Цербер - имя, ставшее нарицательным, означающим надёжную охрану, по имени трёхголового пса не позволяющему из мира мёртвых возвращаться в мир живых.
[3] Аум, § 262
Ночи в мои годы стали долгими...
Лежишь и думы думаешь. А они далеко заводят. Мысли бегают в пространстве, перебегают с одного предмета на другой. Одних чуть касаешься, а на других дольше задерживаешься и дальше, и дальше... То прислушаешься к ночным голосам птиц, их мало, всё пытаешься распознать, да где там, разве в далёком крике можно распознать неизвестное, то услышится цикада и аж! зайдётся в упоении такой трелью, что невольно заслушаешься и ждёшь продолжения, а его нет и уже сетуешь, мол что же ты, я тебя слушаю, не подводи... То цивилизация вторгается в ночную мглу проезжающей машиной. А ты лежишь, полёживаешь, и думы всё картинками пробегают. К моим седым годам всегда их прибавляется всё больше, скапливаются толпой, ждут своей очереди воплощения. Подождите, подождите, придёт и ваш черёд... С детских тропинок, думы сворачивают на дорожки студенческой поры и там находят почву для вселения...
Не знаю, в какой момент дума зацепилась за друга, друга моей далёкой студенческой поры, когда и думать то было некогда, всё было в динамике, в движении... Стремительно и всё счастливо было тогда... Так вот зацепилась мысль моя за друга, и он становился ближе и ближе... Образ его почти отчётливо предстал предо мною и ему тому весёлому, всегда неунывающему Генке, иногда я звал его - Гешка, яседой улыбнулся сквозь время. Предстал он среднего роста, с волнистыми светлыми волосами, чисто из сказки о вольных русских мужиках, бесшабашных удальцов Руси-Матушки. Всё было в нём, словно сжало в комок все достоинства и недостатки человека, спаяло в немыслимое механическое соединение разнородные части и предметы. Какой-то ходячий конгломерат всяких множеств... Рядом с завидным упорством, сосредоточенностью жила какая-то непонятная расхлябанность. С быстрым, почти мгновенным решением алгоритма задачи, невозможность просчитать дальше собственного носа тот или иной поступок свой. Порою диву давался его действиям, когда вдруг загорался какой-то идеей, и тут же быстро охладевал к ней, и всё это топилось водкой, вином и прочими алкогольными зельями.
Правды ради надо сказать, что в студенческие годы меня окружали многие удивительные ребята, не просто весёлые, а удалые, бесшабашные, бесстрашные, в то же время начитанные, много знающие. Ведь студенчество это не только зачёты, экзамены, но и окружение, которое тебя вбирает, прессует, обнажает несовершенства, отбрасывает шелуху с тебя ненужную, формирует тебя как личность. Студенчество это как другой мир, куда ты попадаешь, и он своим резцом подобно скульптору вытачивает из тебя то, что заложено природой. Однако, как и везде есть свои ловушки, особенно связанные с вольницей... Вольница, которую схватывают студенты, имеет две стороны. Кто-то из мудрецов сказал, что вольность есть мать всех бед, всех катастроф, провалов, падений в жизни человека. Именно с вольности все начинается. Вольность – это беда для живущего. Стоит прислушаться к словам древних, они знали то, о чём пишут... Почему я заострил внимание на этом?.. Всё такое прошёл и испытал на себе... Снимаются запреты, снимаются внутренние преграды для разудалости и вольного, лёгкого поведения, то есть это значит «снять с себя крест». Всё зависит от того кто попробовал её, вольности вкус... Однако это совсем большое исследование, которого возможно частью коснусь, и то вскользь. А пока вернусь к товарищу...
Воспоминания стали наворачиваться одно на другое, и я стал к нему обращаться, словно находился он рядом и физически мог слышать меня...
— Знаешь, Генка? Я не ведаю, где ты сейчас, что с тобой, кем ты стал, да и жив ли... Сама жизнь по краям земли разбросала нас. Раскидала в стороны, где линии жизни нашей уже не пересекались. Но там, давно,они соприкоснулись и рядом одна возле одной шли долго, годы... Помнишь ли это?.. Я не знаю, дожил ты до нынешних дней, не знаю... Зная твой неукротимый нрав, твою независимость и твой зов куда-то, в какую-то даль неведомую, который ты частенько топил в вине, всё это у меня вызывает сомнения, что ходишь по земле, и всё же надеюсь, слышишь? надеюсь... К тебе далёкому, в каком бы из миров ты не находился, к тебе я обращаюсь, к тебе пишу.
А когда мы с тобой впервые встретились? Ты помнишь?..
Мы бок обок прошли не год и не два - много больше. У нас за спиной только по топтанию кирзовых сапог в одной роте два года, где ты прошёл замкомандира взвода, а я комсоргом роты. Почему меня избрали отцы-командиры комсоргом? Начальству виднее, наверное,что мог красиво сказать и грамотно писать, а всё остальное так себе, напридумано. Идеологически я не был комсоргом никогда... А ты везде был в десанте брошенном на объекты, где требовались твои золотые руки, мозг твой чертовски изобретательный и твой инженерный склад ума. В тебе, парне из периферии, жило странное умение всё делать правильно, и диву можно было даваться, как ладно многое выходило из-под рук твоих... И драться ты умел мастерски, без злобы, но те, кто попробовал твой отпор, уже более не решался на драчливую авантюру.
Так разные по характеру, внешности, привычкам, увлечениям, по каким-то странным причинам, мы притянулись и были довольно долго неразлучны друг с другом. Ох! и чудили мы, крепко чудили!.. Годы студенческие были вольницей для нас, что ставала порою основанием полного развинчивания нашей дисциплины, основательного расхлябанного существования. Но ты такое должен помнить. Помнишь?..
1
Пусть людям состариться всем суждено,
С научной точки зрения,-
Но мы ведь студенты, и мы всё равно
Бессмертное поколение.
И мы убеждаемся вновь и вновь,
Что сердце вечно пламенно,
На дружбу великую и на любовь
Сдадим мы, друзья, экзамены.[1]
Осенью, в начале октября общежитие собою представляла истинно улей...
Все разом, гурьбой стали возвращаться с колхозов абитуриенты, ставшие студентами первокурсниками, куда после поступления в институт нас забросили выполнять дерективы партии и правительства, помогать сельскому хозяйству по уборке урожая. Надо было так, значит надо, не ропща, ехали и выполняли, и потом было в этом какая-то романтика, а в нас молодость вся сочилась энергией, и ей надо было дать какой-то выход, его быстренько находили управляющие всеми рангами и уровнями государства. Мы не артачились, не сетовали, не играли со взрослыми тогда в демократию, нам говорили, мы под козырёк и ехали строить БАМ и помогать реализовывать планы пятилетки. Плохо такое?.. Да кто вам сказал? Наоборот, было здорово! и не слушайте тех, кто сейчас орёт на каждом шагу гадость про «совок». В нём ВСЁ было, но было и хорошее, вот о нём я и говорю вам!
Село, куда забросили нас по студенческой «путёвке» первокурсника - Терсалгай, что на северо-запад от Кожевниково. До речи Кожевниково и было твоей родиной... Через Обь на пароме и далее автобусом до села... И сейчас помню дом, где нас поселили. Рядом старая деревянная полуразрушенная церквушка с покосившейся колоколенкой и без креста, жалкое зрелище... Есть во мне какое-то смутное давнее воспоминание, даже не воспоминание, а живёт боль за всё такое разрушенное. Везде, где был, где видел разрушение и опустение, всегда было больно глядеть на покосившиеся культовые храмы, на облупленные стены со следами давних картин, изображавших евангельские сцены. Я подходил к деревянному остову, к тому, что осталось от храмового строения и что-то протяжно ноющее говорило во мне: «Зачем? Кому понадобилось разрушать то, что веками возводилось и строилось, что пусть в несовершенной форме, но способствовало укреплению нравственности народа...». Конечно, я не беру частности, всякое было, а в общем – да!..
Тогда я не знал, что в подобных моментах надо было поклониться тому, что символизировало остатки храмового строения, ведь за его руинами проглядывались судьбы ушедших поколений и кто знает? прислони руку к остаткам стен, тонко вслушиваясь, я различил бы церковные песнопения, службу Божественной Литургии, её духовные пения и молитвы «Святый Боже...». Поговаривали в старину, что там, где звенели колокола, где звучали молитвы и гимны, прославляющие Всевышнего, там они вечно будут звучать в Мирах Нездешних... Немало свидетельств говорили о том, что слышался колокольный перезвонв таких местах.
Вот кто скажет мне, откуда такое?.. И ведь напридумают, нафантазируют всякого, но не близкого к истине... А я скажу, что живёт в каждом человеке память его предков и память предыдущих его жизней. Просто у одних она спрятана до веку, а у других находится почти на поверхности... Откуда в одной семье растут совершенно разные по характеру и даже внешности дети, притянувшиеся по каким-то законам друг к другу, и обвязались семейными узами... Подумайте над этим, поразмышляйте...
Чем мы занимались в колхозе? что входило в наши обязанности?
В основном были на подхвате, где требовался аврал, и большей частью провеивали, просеивали собранное зерно. Временами бросали нас в поля, собирали картофель по мешкам, потом грузили на транспорт... В общем, всякое делали, что поручали, однажды в полях жгли солому в кучках... А случались дожди?.. Тогда усидеть десятку человек в одной комнате было невмоготу... Хорошо, если попадалась интересная, захватывающая книга, тогда короталось время интереснее. Кстати мы сразу же записались в местную библиотеку, но там кроме классики и военных романов почти ничего не было... В то время я, недоросль, классику не читал, уже позже к классической литературе меня привела девушка, с которой я дружил в институте, это она сумела привить любовь к ней, и открыть целый мир прекрасного. Валерия! такое её было имя... Лерка! Лера! так я её звал... Без сомнения, я бы и сам со временем подошёл, подполз к этому, но здесь срабатывало чувство и стыда за себя, за своё незнание, и соперничество, как так!? она знает, а я нет, и природное желание узнавать... Я быстро наверстал упущенное, постарался загладить такой пробел. Желание знать, учиться - было всегдашней внутренней моею потребностью.
Книги книгами и часами не будешь елозить глазами по ним... Тогда играли в карты, в «дурака», а чтобы стимул был: кто оставался таковым «дурачком», то есть проигрывал, тот выпивал кружку холодной колодезной воды, благо источник находился рядом. Ходили раздутые, с очищенными почками, и быстро наполняемым «пузырём». Только и знали, что бегать «недалеко». С нами зелёными, теми, кто поступил в институт после окончания школы, были ребята, что отслужили срочную службу в армии. Память, напрягаясь, выявляет Серёгу и Рудика... Они то и были нашими дипломатами, что находили способы налаживания отношений с местными парнями. Косо на нас смотрели местные парубки: «Понаехали тут всякие...», чуть что, по малейшему поводу, и в «пику» могли зарядить, чтобы на местных девушек не засматривались. А ведь засматривались, были среди них такие, что взор юношеский привлекали, останавливали и радужные картинки рисовались в неопытных головах юношей. Вот здесь то и прилетала порция отрезвляющей брани и тумаков...
Вспомнил!.. Именно в это время крутили по телевизору масштабно-захватывающий сериал «Семнадцать мгновений весны», его днями ждали, считали часы, когда же начнётся очередная серия, чтобы затаив дыхание очаровываться главным героем, которого сыграл Вячеслав Тихонов. Жизнь замирала, техника стояла, а в домах, где были телевизоры, было настоящее столпотворение. Где-то рядом и мы пристраивались, ну очень хотелось посмотреть!.. Хозяева телевизоров понимали и часа на полтора запасались терпением. С демонстрацией следующей серии всё повторялось...
2
Мы славно потрудились и партиями возвращались в город к своему первому семестру учёбы, устраивать свой нехитрый быт. Жизнь студентов не отличалась в то время излишествами, только одежда своя, а койка, постель, всё остальное было казённым. Общежитие наше находилось в месте сбегания двух главных проспектов Томска. Проспект Ленина и от него, возле главного корпуса института начинался другой проспект Кирова. Вот на углу и находилось обиталище студентов нашего факультета. Кирова, 2, рядом другое здание общежития, Кирова, 4, адрес, который в обиходе мы называли кратко К-2, К-4. Здание в пять этажей с полуподвальным помещением, клубом «Мечта», где по субботам устраивались танцы и на звуки тяжёлого рока, забредали студенты с университетских общежитий, что находились рядом. Тогда не было строгой проходной, где бы «церберы»[2], вооружившись инструкцией, стояли «насмерть» у входа обители нашей. Говорят, что сейчас и мышь не проскочит, здание бдительно охраняется. Наверное, так и надо! отчаянные времена требуют отчаянных мер...
Мы весело тогда жили, правда, без обмана... Мало кто скажет обратное, тогда возник бы вопрос, а был ли он студентом?..
Удобное расположение общежития, соседство основных институтских корпусов, главного, химического, физического и других, всё можно было одолеть, не затратив и десяти минут хода. Немногим далее располагались и другие здания, десятый корпус, одиннадцатый, если не изменяет память, где проводились занятия. Корпуса, большей частью построенные ещё в девятнадцатом веке, внушали нам первокурсникам благоговение, трепет и восторженный страх, это трудно объяснить, но такое бывает. Страх не в прямом значении, а в своём пограничном состоянии, где царят порядок и устав. Когда идёшь по гулким длинным коридорам, по стёртым тысячами ног полу, ты слышишь этот гул поколений и поневоле тебя охватывает такое сомнение - достоин ли?
Помню это чувство, которое испытал, когда впервые вошел в главный корпус моего института. После моего далекого Приамурья, сопок и тайги - все казалось не со мною происходящим.
— Неужели и я буду здесь учиться?! — вопрошал я, ещё не веря тому...
Строгость и простота всегда мне были по душе, а в линиях внутреннего убранства главного корпуса прописано было архитекторами так тонко, что оказывало сильное впечатление на меня. Арки сводчатых потолков, коридоры, благодаря которым казались убегающими вдаль, лепнина по стенам и потолкам. Во всём чувствовался вековой возраст... На этажах корпуса были расположены учебные аудитории, актовый зал, канцелярия, студенческий буфет, столовая. Это единственный из всех корпусов института, который не имел номера. Здесь находилась и вся администрация вуза, потому «главным» и назывался...
В общем, во мне произвёл сильнейшее ощущение, и я пребывал в том благоговейном почитании какое-то время, о котором выше писал... Потом я разбаловался, перестал ценить эту альма-матер. Однажды, забывшись, прошёл по этажу в шапке...И что? А то, что какой-то высокий мужчина остановил меня и сделал замечание! Кому? Мне!? Да кто он такой, чтоб командовать мной?.. Я последовал далее, но не тут-то было, руки его крепко схватили меня за рукав и, хотя я был не слабенький, здесь почувствовал силищу... Пришлось извиниться и подчиниться... Он был прав, негоже нарушать слагаемые временем традиции, надо чтить... И потом чувствовалась, и власть, и воздействие физических данных человека, рост которого был выше моего. Он представился... Оказалось, что меня остановил проректор по учебной части, второе лицо в институте - гроза студентов... Потом я неоднократно видел его, прохаживающим среди студентов и внимательно наблюдающим за порядком. При встрече мы здоровались, как знакомые, я видел его сканирующий прищур взгляда. Однажды был у него на приёме, он помог при восстановлении, когда я израсходовал все нужные для этого сроки, после армии и работы. Конечно, слегка пожурил. Как же без этого? бывает!..
Когда за спиной немало лет, ясно осознаёшь, какое мощное преобразование происходило в тебе тогда, как всё, что окружало, воздействовало на тебя, даже энергетика стен влияла. Так! так! не посмеивайся, Гена... Я уже гораздо позже узнал из соответствующей литературы. Наверное, каждый чувствовал дискомфорт в тех помещениях, где происходило убийство, когда непонятно почему тебе становится не по себе и нет объяснения этому. Именно о таком воздействии окружающего я пишу... Объяснить невидимое сложно, но оно мощно действует. «Предметы добрые и злые создаются человеком. Мысли добрые и касания благие сотворят предмет благословения, и, наоборот, касания злые могут создать очаг очень заразный».[3] Многие слышали о намоленных предметах, оберегах, терафимах.
Однако увлёкся я рассуждениями... Буду краток, не умничая, не мудрствуя, хочется просто без слов поклониться этому гигантскому процессу, который коснулся меня и всем, кто окружал, друзьям, товарищам, знакомым. Теперь понимаю, знаю, что учёба во всех заведениях это процесс...
… Нас расселили по комнатам, я угодил на первый этаж в 120-ю комнату вместе с четырьмя такими же первокурсниками. Здесь, Гешка, мы и встретились, познакомились и долгие годы протопали рядом, не совсем чтобы «не разлей вода», но довольно тесно и всегда в поле зрения друг друга.
— Припоминаешь, как посмеивался ты над нами, будучи на полтора года старше всех остальных и называл нас зелёными, совсем салагами... Ты уже был студентом, но что-то пошло не так, где-то во что-то «влип» и тебя отчислили, однако, сдав вступительные экзамены, ты вновь стал студентом. Мы все были разными, по внешности, по характеру, по привычкам и даже учились на различных специальностях. Руководство факультета тусовало нас, исходя по первому году обучения, а не по группам и специальностям... Наши с тобою соседи были прекрасными ребятами, каждый являл собою личность, талантлив в какой-то области, но не без своих «тараканов» в голове.
Лешка, увлекающийся музыкальными группами, и он, где только мог, доставал пласты, пластинки, кто не понимает о чём речь, с зарубежными исполнителями популярного на то время рока. Благодаря его хобби мы знали многое о таких вокалистах в популярных группах, как Ян Гиллан, Кен Хенсли, Дэвид Байрон, я не говорю уже о известных «Битлах» и «Ролингах». Славка, второй сосед, медленный неповоротливый, предмет для многих твоих насмешек... Третий, твой земляк с Кожевниково, спокойный, уравновешенный, казалось, ничто на земле не может его вывести из себя – завидное качество человека. И здесь не могу не сказать, что никто из нас не прошёл всю дистанцию учёбы с первого курса и по пятый. Кто бросил и уехал домой, кто поступил в военное училище, а кто ушёл трудиться для хлеба насущного. Мы с тобой прочно записались в «вечные студенты», таких в общаге было немало...
Подшучивая над Славкой, доставалось и мне... Ты подходил и говорил, немного заикаясь, твоя манера говорить:
— Ль-ль-лёнь, слушай сюда..., — я превращался в ухо, ожидая очередной подвох, так и случалось, — Вот Славка не может так сделать, ты тоже увалень и салага, попробуй-ка подпрыгнуть и достать потолок...
После слов, ты ловко вскидывал своё тело вверх, и спокойно доставал пальцами потолок комнаты, а он не низкий был. Поддразнивая меня, уничтожая словами Славку ты заводил меня до «каления белого» и я, сколь не прыгал, достать потолок не мог, а ведь был выше тебя. Только спустя какое-то время, наблюдая твою технику, а она была великолепна, что и говорить, я добился своего – потолок стал для меня «низковатым». В очередной раз, когда ты поддразнивал, я ловко продемонстрировал свой прыжок. От меня ты отстал, но было другое не менее «доставучее» то, что ты умел, а я всё не мог одолеть и научиться. Ты ложился на пол, потом поднимал ноги вверх, ловко кидал их вверх и вперёд – становился на ноги. Такой ловкий трюк я ещё мальчишкой видел в фильмах про индейцев и как! мне хотелось научиться... Но увы, такое мне не удалось...
— Ты свои мослы неправильно раскидываешь! — посмеивался надо мною и, думаю, ты был прав...
Я же говорил, что своим телом ты владел отменно. Всё что касается отжиманий, подтягивания, хождения на руках, кто мог с тобою сравниться, разве что мастер по гимнастике, а ты был от природы таким. Стоп пока не забыл!.. У тебя было заведено, когда уходил в «отрыв» и где-то пропадал, а мы знали это, что «Гешка загулял», ты возвращался среди ночи пьяный, отодвигал стол в сторону, становился на руки и ходил, если падал, то ложился спать, а если нет?.. Тогда следовала фраза:
— Не в кондиции! — и исчезал вновь, в ночь...
Приходил под утро весь в «хламе», частенько побитый, ложился спать. Где ты бродил, в какие приключения влипал, то только история ведает, не мы, жившие с тобой... Однако тебя старались не будить, пока сам не проснёшься. Очнувшись, шёл умываться, бриться и уже совсем приходил в себя, становился бодрым, свежим и принимался за учёбу. Учился хорошо, быстро схватывал суть дисциплины, задачи, и подтрунивание над другими, например мною, продолжалось.
Сам процесс учебный я не буду описывать, это долго и нудно, там всё понятно и он вне сомнения влиял на нашу огранку, но в меньшей степени... Основным воздействием всё-таки было окружение и быт, то с чем сразу сталкивается вновь прибывший в круг студенчества. После отчего дома это совсем другое, здесь обнажаются многие достоинства и недостатки. Здесь в общежитии, в обществе таких как ты, в полной мере на тебя накатывает вольница... Ах! эта вольница...
Первый курс мы прошли хорошо, видимо шла инерция со школьной скамьи, где мы получили хорошую основательную базу знания. В институте долго не продержишься на ней, здесь нужны занятия и регулярные выполнения заданий, в противном случае скатишься в отчисление из ВУЗа, что и произошло впоследствии с нами, с тобой и мной. Бросив однажды институт, трудно вернуться на тропку учёбы. Повторы, лично мне ничего не дали, только отслужив в армии, будучи семейным, я вернулся, восстановился в институт и закончил его, но до этого ещё так долго мытарило по земле, бросало из стороны в сторону, в общем лихорадило основательно... И здесь не могу не сказать странную для меня вещь. Все эти броски в сторону, всякие мытарства, лично меня не только расслабляли, но и закаляли, видимо готовили к будущим ещё большим штормам моей жизни. Вроде, на первый взгляд, парадокс, но так есть и, думая о своей жизни, могу смело утверждать такое.
-------------------------------------------------------
На снимке Главный корпус Томского политехнического института
[1]Строки из стихотворения Михаила Светлова Студенческая песня
[2] Цербер - имя, ставшее нарицательным, означающим надёжную охрану, по имени трёхголового пса не позволяющему из мира мёртвых возвращаться в мир живых.
[3] Аум, § 262
